Петр Яковлевич Глушкин родился в Одессе в 1890 г. В его воинских документах указана дата поступления на службу – 1918 г.
По некоторым сведениям, в годы Гражданской войны он служил военным музыкантом. Позднее, в документах медали 1942 г. было записано, что Петр был ранен на Гражданской.
Вторично Петр Яковлевич поступил на службу в 1939 г. и начало войны встретил, находясь в армии.
В июле 1941 г. в Одессе началось формирование Приморской армии. В наградном листе за 1942 г. звание Глушкина – техник-интендант 1 ранга, должность: Начальник джаз-оркестра Дома Красной армии (подразделение Приморской армии).
Этот джаз-оркестр представлял собой весьма примечательное явление: почти все его участники были представителями еврейского народа, судя по списку представленных к наградам – более 90% личного состава этого подразделения. В том же оркестре играл скрипач, младший брат Павла – Михаил Глушкин.
Приморская армия армия защищала родной город братьев Глушкиных – Одессу. Осенью 1941 г. бойцы Приморской армии были переправлены из Одессы в Севастополь.
В представлении к медали «За боевые заслуги» (июнь 1942 г.) сказано:
«Нач. Джаз-оркестра техн.-инт. 1 ранга Глушкин П.Я. за время работы в джаз-оркестре проявил себя как знающий свое дело руководитель. Организовывал выступления артистов джаза на передовой линии на подступах к Одессе и Севастополю».
На представлении поставили свои подписи командующий Приморской армии генерал Петров, а также начальник отделения пропаганды политотдела Приморской армии батальонный комиссар Израиль Тепер (он погиб позднее, уже после оставления Севастополя, в декабре 1942 г., во время обстрела с воздуха самолетами противника).
К этому времени большинство воинов Приморской армии уже погибло (она была расформирована в июле 1942 г.), уцелела лишь та часть командно-политического состава, которую эвакуировали из окруженного Севастополя на Кавказ.
Пройдя тяжелейшими боевыми дорогами вместе с первым формированием Приморской армии, Петр Глушкин был удостоен трех медалей, За оборону Одессы, Севастополя, Кавказа — комплект которых в армии уважительно называли ЮЖНЫЙ БАНТ. Уважительно – потому что мало кому из бойцов удалось уцелеть в тех боях и дожить до третьей медали.
Закончил войну Петр Глушкин в звании капитана административной службы. Во время получения второй медали «За боевые заслуги» в 1945 г. он служил капельмейстером в 230 горно-стрелковом полку 68 горно-стрелковой дивизии 58 стрелкового корпуса.
В послевоенное время служил в Средне-Азиатском военном округе, где в 1951 г. был удостоен ордена Красной Звезды, а затем был переведен на службу в родные места. Преподавал в одесской военно-музыкальной школе. Уволился из армии по состоянию здоровья в 1953 г., и в следующем году Петр Яковлевич ушел из жизни.
Похоронен в Одессе.
Из материалов о Петре Глушкине, собранных сотрудниками Одесского Музея Холокоста:
«Одним из учеников Петра Яковлевича, был известный композитор Марк Штейнберг. Вот как об этом вспоминает сам Марк Петрович: «Первый преподаватель кларнета в те годы майор П.Я.Глушкин был уже немолодым, а может мне только так казалось. Добрый человек и мудрый преподаватель. Мы, его воспитанники знали, что изначально он был военным дирижёром, а затем его направили на преподавательскую работу. Именно он привил мне и многим мальчишкам любовь к музыке, благодаря этому, большинство его питомцев выбрали музыку своей профессией на всю жизнь. Особенная любовь у Петра Яковлевича была к еврейской музыке. В свое время он играл во многих еврейских театрах. И в Одессе он совмещал преподавание в школе музыкантских воспитанников с работой в театре. Брал меня на спектакли и сажал меня в оркестровой яме, рядом с собой. Так для меня открылся новый мир музыки, танцев и актёрского мастерства. Но первое – музыка – мне было ближе всего. В театре шли и спектакли еврейских авторов, отсюда потянулась ниточка, которая привила мне любовь к еврейской музыке… Ах как он выразительно играл на кларнете сольный эпизод из 6-й симфонии Чайковского в составе нашего педагогического оркестра! А в нём играли и привлечённые лучшие музыканты из оркестров одесского гарнизона, и делавшие успехи воспитанники».
Одно из крупных формирований бронетанковых войск, созданных в 1943 г., носило необычное название: 10-й гвардейский Уральский добровольческий танковый корпус. Необычность заключается не только в ассоциации с Добровольческой армией времен Гражданской, но и в том, что танковые дивизии, бригады, корпуса невозможно формировать исключительно на добровольной основе, это все же не народное ополчение.
Причина наименования заключалась в том, что вся материальная часть танкового корпуса, состоявшего из трех бригад, была создана на средства, добровольно собранные жителями областей, входивших в Уральский военный округ. Это касалось не только танков, но даже предметов обмундирования. По одной из легенд, танкисты этих воинских частей были вооружены специально изготовленными для них финскими ножами с черной рукояткой, и немецкая разведка придумала название: «Шварцмессер панцерн дивизион» — танковая дивизия «Чёрные ножи». Впрочем, это может быть просто легенда.
Личный состав воинских частей корпуса также формировался на Урале, и кроме местных жителей туда направлялись квалифицированные кадры из многих воинских частей и танковых училищ. В 63-й танковой бригаде командиром танка стал выпускник Саратовского танкового училища, впоследствии младший лейтенант, с распространенной фамилией котлов. Имя-отчество в данном случае несколько контрастировало с фамилией. Уроженца Винницкой области Украины звали Шая Гидальевич.
В наградном листе Винницкая область указана и как место призыва, но это ошибочная запись. Подробности военной биографии Шаи Котлова можно проследить по документам учетно-послужной картотеки. «Рабочий из рабочих» (так написано в карточке), владеющий русским и еврейским языком, Шая Котлов имел образование 6 классов, до войны работал слесарем на Обойной фабрике в Одессе.
Там же, в Одессе, он был призван в армию весной 1941 г., начал службу рядовым с составе мотострелкового полка 34-й танковой дивизии. Судьба ее в первые недели войны была трагичной: она входила в хорошо оснащенный 8-й механизированный корпус, который потерял почти все боевые машины в приграничных боях, попал в окружение. Некоторым подразделениям после недели боев в окружении удалось вырваться, и Шая Котлов оказался среди уцелевшей части личного состава.
После полутора лет участия в боях Котлов стал курсантом танкового училища. В УПК имеется запись о военном образовании: «Полный курс 1 СКОКЗТУ».
За время войны на него было оформлено 2 наградных листа. Первый – весной 1944 г. Младший лейтенант Котлов, командир танка Т-34 в 63-й бригаде 10-го Добровольческого танкового корпуса был удостоен ордена Отечественной войны II степени, в тексте листа – перечисление успешных действий в боях, количество уничтоженных солдат и огневых точек противника.
Второй документ представлял командира танка к ордену Отечественной войны I степени и имел статус «Посмертно». Из описания подвига:
«14.07.44 г. атакуя сильно укрепленный рубеж противника, смелым и решительным маневром первым ворвался в оборону противника.
В атаке своим танком уничтожил: 2 орудия, 2 миномета, 5 ПТР, 8 пулеметных точек и до 120 солдат и офицеров противника. Достиг высоты 4260, что 1,5 км вост Манилувка, где танк был подожжен артиллерийским огнем противника. Т. Котлов не покинул горящего танка, а сражался в нем до последней минуты. В том бою Котлов погиб.
За проявленное мужество и отвагу т. Котлов достоин правительственной награды – орден Отечественная война I степени (посмертно).«
Мэри Жуковицкая родилась в 1918 году. Окончила семилетку, ФЗУ. Затем работала на Днепропетровском вагоноремонтном заводе.
Позднее рассказывала, как к ним на завод пришел начальник аэроклуба и прочитал лекцию о советской авиации. И это определило дальнейшую жизнь Мэри.
В 1938 году она стала членом группы мотористов в аэроклубе.
С 1941 года — в РККА, вначале в лётном училище в Энгельсе.
С мая 1942 года — в действующей армии, воевала в составе 4-й эскадрильи 46-го гвардейского ночного бомбардировочного авиационного полка 325-й ночной бомбардировочной авиационной дивизии 4-й воздушной армии 2-го Белорусского фронта, гвардии лейтенант.
Участвовала в сражениях за Кавказ, освобождении Кубани, Крыма и Белоруссии; дошла до Германии.
Мэри начинала службу в полку ночных бомбардировщиков как механик. И она стала одним из самых опытных специалистов, не только готовила к боевым вылетам самолеты своих экипажей, но и руководила работой звена механиков, обучала подруг.
В результате тяжелого ранения, полученного при обстреле летного поля, попала в госпиталь, но смогла вернутьсяв строй, в свою часть. И с этого момента Мэри исполняла должность, связанную с управлением — адьютант эскадрильи.
Её сестра — Ида Иосифовна Жуковицкая, погибла в воздушной аварии ночного бомбардировщика.
Брат, Борис — воевал в танковых частях, дошел до победы.
—————
Ниже публикуем главу о Мэри Жуковицкой из МЕМУАРОВ пилота эскадрильи Марины Чечневой. В ней описана служба Мэри, показано, как жизнь летчиц зависела от работы механика. Рассказано о тяжелом ранении, о необычной, как в кино, встрече сестры и брата на фронте. И о том, как сложилась судьба Мэри после войны.
Если читателей заинтересуют подробности этой истории — обращайтесь к авторам сайта, которые установили связь с дочерью Мэри Жуковицкой.
==========================
МАРИНА ЧЕЧНЕВА «БОЕВЫЕ ПОДРУГИ МОИ» М.1975
ТРУДОВЫЕ РУКИ МЭРИ
Свистит паровозный гудок, клубится дым над трубой, старая залатанная «овечка», окутавшись облаком пара, весело выкатывается из ворот депо. «Пора за работу. Надо спешить! Надо спешить!» — деловито выговаривают на стыках ее колеса.
Вот и еще один паровоз вышел на дороги страны. Слушая стук колес обновленной машины, улыбаются комсомольцы-ремонтники.
Среди тех, кто следил счастливыми глазами за уходившим вдаль паровозом и махал ему на прощанье рукой, была чернявая худенькая девушка в рабочем комбинезоне, слесарь депо Мэри Жуковицкая. Сколько бессонных ночей провела она с товарищами-ремонтниками, выстукивая, выслушивая, а затем возвращая к жизни давно остывшие паровозы. Сколько раз с группой «синеблузников» выступала в клубе с едкими частушками, в которых высмеивались нерадивые работники, лодыри, бракоделы. А как смело критиковала неполадки в работе депо комсомольская стенгазета, редактором которой была Мэри. И результат налицо: вот и сейчас деловито пыхтит, набирая скорость, еще один паровоз…
Нелегко приходилось комсомолке, к тому же редактору зубастой стенгазеты, в крутые тридцатые годы. Мэри знала: многим не по душе ее прямой беспокойный характер. И с ней действительно попытались свести счеты. Однажды, когда хрупкая девушка в комбинезоне, держа под мышкой инструменты, взобралась, напевая что-то жизнерадостное, веселое на крышу вагона, один из «контриков» столкнул ее на рельсы.
…Мэри медленно открыла глаза. Где она? Кругом бело, как зимой, когда все покрыто снегом. Нестерпимо болело плечо. Над ней склонился врач в белом халате:
— Все будет хорошо,— сказал он,— но у вас сломана ключица, придется месяц-другой полежать.
Навестить Мэри прибежали ребята и девчата из депо. Пришла заплаканная мать. Девушка смотрела на рано поседевшие волосы матери, гладила забинтованной рукой ее разбухшие от стирки пальцы и мысленно видела покосившийся домик на окраине Днепропетровска, где жила их большая семья. В домике постоянно стучала швейная машинка — это мать перешивала для младших одежду старших детей. Надрывно кашлял больной туберкулезом отец.
Шло время. Девушка выздоровела. И вот в тире, залитом электрическим светом, гремят выстрелы. Мэри потирает занывшее от напряжения плечо и улыбается. «Молодец! — хвалит ее инструктор.— Члены Осоавиахима должны хорошо стрелять!» Мэри выходит из тира, засовывает руки в карманы старенького пальто, смотрит в высокое небо, улыбается солнцу. Над головой проносятся легкокрылые самолеты. «А не попробовать ли и мне?» От этой мысли замерло и потом сильно забилось сердце.
Рассветы юности… Подъем на заре, когда только-только появляется из-за горизонта лучистое солнце, а воздух свеж и влажен от серебристой росы. С самолета видится совсем небольшим окутанный утренней дымкой город: силуэты домов, перечерченные линиями улиц кварталы, голубоватая лента Днепра.
Властно влекло к себе девушку зеленое летное поле аэродрома. Все чаще здесь, возле самолета, можно было видеть ее хрупкую фигурку в комбинезоне, с инструментом в руках. Мэри любила возиться с мотором—сердцем крылатой машины. Вообще ей нравилось любое занятие, если оно хоть как-то было связано с авиацией. Чтобы находиться поближе к любимому делу, она поступила на должность технического секретаря летной части, затем работала в аэроклубе техником самолета.
На аэродроме Мэри Жуковицкая подружилась с веселой, остроумной девушкой, летчиком-инструктором Полиной Белкиной, и вскоре они стали неразлучны. Как на крыльях, спешила Мэри на аэродром, чтобы тщательно подготовить свою машину к учебным полетам курсантов. Всякий раз долго и придирчиво осматривала самолет и, наконец, удовлетворенно улыбалась: «Все в полном порядке. Полинка будет довольна».
…Начало войны врезалось в память; толпы добровольцев у здания военкомата, завывание сирен воздушной тревоги, разрывы фашистских бомб. Враг приближался к городу. На восток потянулись эшелоны с беженцами, оборудованием заводов. Мэри просилась в действующую армию — отказали, сказав, что ее место в тылу, на трудовом фронте.
Приехав в Саратов, она вместе с Полиной Белкиной стала работать на авиационном заводе. «Все для фронта, все для победы» — призывали лозунги в цехах. У станков на ящиках стояли подростки: брови нахмурены, недетская суровость застыла на лицах, но худенькие руки работали споро. Сутками не выходили люди с завода: фронту требовалось много боевой техники.
После работы Мэри бежала в нетопленную комнату общежития, где ее ждала младшая сестренка Ида, До войны она жила в Молдавии и едва выбралась оттуда накануне появления оккупантов. Ушла в легком платье и тапочках, долго скиталась по стране, пока, наконец, почерневшая и осунувшаяся, не добралась до Саратова. Сестры передавали друг другу, чтобы добежать до работы, единственное пальто, а вечерами подолгу шептались перед сном в кровати, которая у них тоже была одна на двоих.
Как-то Мэри пришла с завода в слезах. Она потеряла документы и, что самое ужасное,— хлебные карточки. А это значит — придется голодать. Девушки стойко переносили это жестокое испытание. А поздно ночью в комнате общежития снова слышался девичий шепот и повторялись заветные слова; «на фронт». Но с завода не отпускали.
Январским вечером 1942 года в общежитие прибежала Полина Белкина. Взволнованная и радостная, она заявила, что прошла мандатную комиссию и ее приняли в женскую авиачасть летчиком.
— А мы?.. — обиженно спросили сестры Жуковицкие.— Плохой ты товарищ. Думаешь только о себе…
— Авиачасть формирует Марина Раскова. Идите завтра к ней на прием. Но действовать надо решительно,— подсказала Белкина. — Желающих очень много.
Ждать до завтра? Ну, нет. Выпросив у Полины пальто, сестры помчались к майору Расковой. Забыв обычную застенчивость, девушки наперебой упрашивали Марину Михайловну взять их в полк. И хотя Ида не имела никакой военной специальности, сестры добились своего. Мэри зачислили авиационным техником, а Иду укладчиком парашютов в полк бомбардировщиков.
Распрощавшись с заводом, Жуковицкие уехали к месту своей новой службы.
Поначалу нелегко было привыкать к строгому распорядку армейской жизни. Подъем в половине шестого, физзарядка на обжигающе-холодном морозном воздухе и всего десять минут на утренний туалет.
Внутренняя организованность и добросовестное отношение к своим обязанностям помогли Мэри быстро привыкнуть к нелегкой военной службе. Ее даже назначили помощником старшины. Когда же встал вопрос, с какими машинами хотела бы работать, она, не задумываясь, остановила выбор на самолете По-2, который успела узнать и полюбить еще в родном Днепропетровске.
Ежедневные занятия требовали такой же максимальной отдачи сил, как и частые тревоги, дежурства на старте в снежные ночи, разогревание промерзших моторов перед вылетом, короткие проводы и долгое ожидание машин с учебных полетов…
Старание Мэри как можно лучше выполнить любое задание не осталось незамеченным. Однажды техника звена Жуковицкую вызвала командир полка.
— Готовьте машину к полету,— приказала Бершанская.— Сейчас вместе с Расковой опробуем вашу «восьмерку».
Надо ли говорить, как обрадовалась Мэри, когда увидела на летном поле двух женщин-командиров и четко отрапортовала: «Машина к вылету готова!» После полета Марина Михайловна и Евдокия Давыдовна сдержанно похвалили девушку, и она была «на седьмом небе». С тех пор Раскова и Бершанская часто летали на «восьмерке» Жуковицкой. Это было проявлением доверия к молодому технику звена.
Во время учебных полетов с рассвета и до зари девушки находились на аэродроме у своих машин. Ими руководила инженер полка Софья Озеркова. Трудовой день начинался с вывода самолетов из ангара, и потом уже техники не знали «ни отдыха, ни срока». Зима в тот год выдалась на редкость суровой. Стояли сорокаградусные морозы. Доставалось всем, но особенно техникам и «вооруженцам». Ведь им приходилось работать в поле в любую, самую ненастную погоду. На ветру замерзали лица, даже сквозь теплые рукавицы от прикосновения к металлическим деталям коченели руки. Кто не знает, что такое дотронуться до металла в мороз голой рукой! Но мотор— вещь «нежная», и техники «прощупывали» его, конечно, без перчаток, еле шевеля красными, распухшими пальцами. Особенно стало тяжело, когда перешли к ночным полетам. Ночи были длинные, от холода перехватывало дыхание, от усталости закрывались глаза. Техники не уходили с аэродрома по тринадцать часов и к концу дежурства были похожи на заиндевевших снеговиков. Но мы никогда не видели на их лицах следов уныния, не слышали жалоб.
Подбадривая измученных подруг. Мэри не раз напоминала:
— Самое суровое еще впереди…
В конце февраля личный состав легкобомбардировочного полка принимал Военную присягу, давая клятву на верность Родине, своему народу. Вместе с подругами Мэри стояла в замершей шеренге, взволнованно повторяя:
«Я, дочь Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии, принимаю присягу и торжественно клянусь…»
Этот день Мэри запомнила навсегда. Теперь она стала настоящим бойцом и была связана узами нерушимого воинского долга с теми, кто уже проливал на полях войны свою кровь.
Наступила весна сорок второго. На пригорках потемнел и осел снег, днем раздавался хрустальный перезвон капели. Ветер расшвыривал тяжелые плотные облака, и на небе все чаще виднелись голубые «окна», сквозь которые на озябшую землю лились потоки тепла и света. А к вечеру температура падала, зима снова брала свое.
Полк готовился к отправке на фронт. В ночь на 9 марта экипажи уходили в последний учебный полет. Ночь выдалась теплая. Над землей висела туманная дымка, горизонт просматривался плохо, но метеорологи предсказали летную погоду, и самолеты поднялись в воздух.
Вначале все шло хорошо. Однако когда экипажи прошли большую часть пути к учебному полигону и уже приближались к аэродрому, погода вдруг резко изменилась, Видимость совсем пропала. В этой тяжелой обстановке два экипажа потерпели катастрофу и разбились, два других чудом остались живы, произведя вынужденную посадку.
Два самолета, не вернувшиеся на аэродром, были из звена Жуковицкой, Мэри бежала к стоянке, и лицо ее было мокрым от слез. Нелепая гибель подруг была страшным ударом. Девушку мучила мысль, а вдруг что-то недоглядели, недосмотрели техники? Вдруг есть доля и их вины в том, что погибли летчицы? И хотя катастрофа произошла совсем по другой причине, Мэри именно в тот момент ощутила всю тяжесть ответственности, лежащей на техниках, которым летчицы и штурманы доверяют свою жизнь.
Через день хоронили погибших подруг. Склонив обнаженную голову, с тяжелым сердцем смотрела Мэри, как комья твердой промерзшей земли вырастали в четыре небольших холмика над могилами Лили Тормосиной, Нади Комогорцевой, Ани Малаховой и Маши Виноградовой.
Мэри стояла рядом с сестрой Идой, крепко вцепившись в ее руку. Губы закушены, в глазах застыла глубокая скорбь. Мэри вся как будто окаменела. Думала ли девушка, что пройдет немного времени, и она будет так же рыдать, узнав о гибели своей младшей сестренки. Будет мучительно вспоминать о последних встречах с Идой, о том, как перед вылетом на фронт они бродили теплыми майскими вечерами по городу, как мечтали о том дне, когда можно будет вернуться в родной Днепропетровск.
Ночной легкобомбардировочный авиаполк начал свою боевую деятельность в тяжелых условиях отступления советских войск. Около часа, иногда и дольше длился каждый боевой вылет. А на земле летчиц и штурманов с нетерпением ждали техники и «вооруженцы», которые дневали и ночевали на летном поле, осматривая и ремонтируя поврежденные в боях машины. Бывали случаи, когда вражеские войска подходили почти вплотную к месту базирования полка. Но даже рискуя жизнью, девушки ждали возвращения экипажей с задания. Летчицы садились на аэродром, забирали своих техников в заднюю кабину к штурману и улетали буквально на глазах у фашистов.
Будучи техником звена, Жуковицкая сама обслуживала самолет Полины Белкиной, с которой по-прежнему крепко дружила. Экипаж Белкиной был многонациональный: Полина—русская, штурман Катя Доспанова—казашка, Мэри — еврейка. Помню, в первые дни боев Мэри выступала на митинге:
«Наш экипаж — свидетельство дружбы людей разных национальностей в советской стране. Это лишний раз доказывает, какой у нас сплоченный народ. Нас трудно победить!»
Мэри Жуковицкая оказалась не только хорошим руководителем механиков своего звена. Она была еще отличным товарищем, предупредительным и дружески внимательным ко всем без исключения. С техниками же звена Ирой Кашириной и Лелей Евполовой она была неразлучна. Девчата отвечали взаимностью своему командиру. И не удивительно, Жуковицкую нельзя было не уважать: помогая подчиненным, она и сама трудилась не покладая рук.
Им, скромным труженицам, во многом были обязаны пилоты своими боевыми успехами. Мотор — сердце самолета. И это сердце, имевшее мощность более сотни лошадиных сил, благодаря повседневным заботам девушек-техников никогда не подводило в полетах, хотя нагрузка на его железные мышцы возрастала с каждым днем.
Мы, летчицы и штурманы, очень уважали наших техников, всех девушек наземной службы, ценили их не всегда заметный, но такой нелегкий труд, без которого были немыслимы сами полеты. Иногда казалось, что машина уже «вышла в тираж», настолько она разбита. Но глядишь, засуетились вокруг самолета наши девчата в комбинезонах. Одна чинит поврежденные плоскости, осторожно наклеивает заплаты, другая ремонтирует фюзеляж и стабилизатор, третья лежит на зеленой травке между шасси и просматривает нижнюю часть «ласточки». И так продолжалось часами… Даже в безвыходных, на первый взгляд, ситуациях девушки проявляли поразительную находчивость, сметку, отличное знание техники. Действовали они ловко, держались бодро, постоянно были готовы подхватить веселую шутку, от души посмеяться, а в грустные минуты сердечным словом согреть подругу.
А бывали и такие минуты… Вот идет Мэри краем летного поля, вытирая тряпкой замасленные маленькие руки. Самолет готов к очередному полету — ее техники поработали на славу. Но отчего так грустна девушка? Отчего бредет она, понурив голову, ничего не замечая вокруг? Не иначе, вспоминает погибшую сестренку или думает о брате, от которого с начала войны нет никаких вестей.
И вдруг — неожиданная радость. Каких только случайностей не бывало на войне! Однажды, когда мы базировались в Сельских степях, небольшая колонна танков, направлявшаяся к линии фронта, остановилась ненадолго около нашего аэродрома. Было раннее июльское утро сорок второго года. Техники, как всегда, возились у самолетов. Пока заправлялись машины, запыленные танкисты подошли к девчатам и завели разговор. Один из офицеров особенно внимательно смотрел на девушек в авиационной форме. Расспросив их о жизни, о боевой работе, он с грустью проговорил:
— У меня сестра до войны бредила авиацией, училась в аэроклубе. А как началась война, потерял ее. Долго разыскивал, но безуспешно. Тревожусь, уж очень боевая она, не усидит в тылу. Наверное, не судьба нам увидеться…
— А как зовут вашу сестру? У нас ведь женский полк, здесь есть девушки из разных мест,—сказала Леля Евполова.
— Мэри, Мэри Жуковицкая…
— Ой, это наша Мэри! — закричали девчата. Они подхватили под руки оторопевшего офицера и потащили к стоявшему неподалеку самолету. Под его плоскостями, на земле, после тяжелой боевой ночи спали командир экипажа Полина Белкина, Катя Доспанова и Мэри Жуковицкая. Разбуженная радостными возгласами, Мэри поначалу не могла понять, что случилось, и не сразу поверила своим глазам.
— Ты жив!
— Как видишь,— улыбнулся офицер-танкист. Брат и сестра бросились в объятия друг другу. Мэри плакала и улыбалась сквозь слезы.
— А я думала, про такие встречи только в книге можно прочитать,— удивленно заметила Полина Белкина.— Оказывается, и в жизни может произойти такое…
Случайная встреча Бориса и Мэри была по-военному краткой. Один за другим заработали танковые моторы — пора…
— До встречи, родные!— кричал Борис уже на бегу.
Танки тронулись. Девчата смотрели им вслед, пока не растаяло вдали поднятое гусеницами облако пыли…
После свидания с братом Мэри повеселела, в ее глазах появился блеск, движения стали живее и энергичнее. Это всех радовало — оптимизм был тогда нам так нужен. Мы отступали, но, сжав зубы, верили в победу, знали, что она не придет сама, что ее надо завоевывать в смертной битве с фашизмом. И мы не щадили ни сил своих, ни жизни.
Очень туго приходилось в ту пору нашим «наземникам». Если летчицы и штурманы могли поспать днем после боевой ночи, то для девушек, трудившихся на аэродроме, и день был полон забот. Часто они сутками не отходили от самолетов. Но как ни велика была усталость, какое бы ни было ненастье, как бы ни тревожил наш аэродром враг, в ливень, ураган, снегопад все машины к ночи всегда были в полной боевой готовности. Это стало законом для девчат.
Мэри Жуковицкая стала одним из лучших техников в полку. Если летчица просила ее проверить работу свечей в цилиндрах или замечала мимоходом, что, дескать, надо бы прослушать какой-то подозрительный стук в моторе, то можно было не сомневаться: к вылету все будет проверено и исправлено самым наилучшим образом.
Если же Мэри сталкивалась с непосильной по сложности задачей, она обращалась к опытному старшему технику эскадрильи Татьяне Алексеевой, и вдвоем они непременно находили верное решение.
На Кавказе, когда мы работали с аэродрома «подскока», находившегося вблизи линии фронта, после боевой ночи не вернулся на основную базу близ Ассиновской самолет Полины Белкиной. Он потерпел аварию при взлете, штурман и летчица получили ранения, а машина была сильно повреждена. Как переживала тогда Жуковицкая! Узнав, что Полина Белкина и Катя Доспанова вне опасности, она со старшим техником эскадрильи поспешила к самолету. Трудно было поверить, что искореженная машина, которую они увидели, была недавно легкой и крылатой. Но еще труднее было представить себе, что через два дня к «ласточке» вернется первоначальный облик и она снова войдет в строй. Жуковицкая и Алексеева совершили это маленькое техническое чудо. Действуя слаженно и вдохновенно, они по частям, по деталям воссоздали самолет. И он поднялся в воздух!
За самоотверженную работу в боевых условиях Мэри Жуковицкую наградили орденом Красной Звезды. Первой, с кем она поделилась своей радостью, была комиссар полка Евдокия Яковлевна Рачкевич.
Много времени спустя Мэри писала этому замечательному человеку и воспитателю: «Спасибо Вам сердечное, дорогая Евдокия Яковлевна, что в трудную минуту, когда умерла мама и когда погибла Ида, вы заменили мне мать, а полк стал моей родной семьей».
…Похожие друг на друга, незаметно летели дни на фронте. Но вот победные раскаты Сталинградской битвы эхом прокатились в предгорьях Кавказа: наш фронт перешел в наступление. Вместе с другими авиачастями бомбовые удары по отступающему врагу наносили и экипажи нашего полка. Техник Жуковицкая обслужила несколько сот боевых вылетов. Она делала все, чтобы самолеты были исправны, моторы безотказны в полете, чтобы летчицы могли эффективно разить проклятых фашистов. Теперь в звене Мэри были техники Галя Корсун, Мотя Юродьева и Люба Варакина. Жуковицкая передавала им свой богатый опыт и сама была для них примером в выполнении нелегкого воинского долга.
Замечая, как мечтательно смотрят ее девчата вверх, на кружащие над аэродромом По-2, Мэри понимающе вздыхала. Она и сама втайне завидовала летчицам и штурманам, которые уходили в небо. Но чувство долга подсказывало, что она, хороший техник, нужнее пока на земле. А что касается опасности, то на войне опасность подстерегала повсюду…
Шли тяжелые бои на Кубани. В июльское солнечное утро сорок третьего года Жуковицкая проверяла самолет, который Мотя Юродьева привела в боевую готовность. Машина стояла около домов станицы Ивановской и была замаскирована ветками деревьев и кустарником. Мэри неторопливо осмотрела мотор, заделанные пробоины в плоскостях и спрыгнула на землю. Внезапно раздался выстрел, Мэри упала. Пуля притаившегося врага пробила навылет легкое. Когда подбежали подруги, она была без сознания, в лице—ни кровинки.
Жуковицкую увезли на санитарном самолете в госпиталь воздушной армии. Врачи определили: кровоизлияние в легкое. Девушка мужественно боролась за жизнь, ни стона не раздавалось из ее сомкнутых, запекшихся губ. Очнувшись, Мэри первым делом попросила позвать Полю Белкину. Подруги сказали, что летчица отдыхает после полетов. Мэри слабо улыбнулась и прошептала: «Не будите ее». От Жуковицкой скрыли, что Полина Белкина и штурман Тамара Фролова не вернулись с задания» Фашистские зенитки сбили их над целью…
Молодой организм и воля к жизни победили: смерть отступила. Жуковицкой предоставили полугодовой отпуск для поправки здоровья. Но уже через три месяца Мэри явилась из дома отдыха прямо в полк и сказала: «Дайте мне любое дело. Я должна быть здесь».
Мэри была скромным и самоотверженным человеком. Она знала, что из-за тяжелого ранения не сможет больше работать техником, но мечтала хоть чем-нибудь помочь своим подругам, внести посильную лепту в святую борьбу с врагом.
Жуковицкую назначили адъютантом (начальником штаба) эскадрильи, которой мне довелось командовать. Мэри была мне хорошим помощником и товарищем. Кропотливую работу над бумагами, которую мы считали скучной, Жуковицкая выполняла не только добросовестно и аккуратно, но и с большим желанием, как, впрочем, все, что ей поручалось. Она ежедневно заполняла летные книжки, писала донесения в штаб полка о полетах за каждую боевую ночь, помогала оформлять наградные листы на личный состав эскадрильи, часто дежурила на старте и записывала в журнал доклады о выполнении экипажами заданий.
В эскадрилью поступали молодые летчицы и штурманы, которых постепенно вводили в строй. Жуковицкая по собственной инициативе нередко собирала новичков и рассказывала им о традициях полка, его ветеранах. Молодежь тянулась к ней, обращалась за помощью и советом по самым различным вопросам.
Поздней осенью 1943 года наша эскадрилья размещалась в маленьком рыбацком поселке Пересыпь, на побережье Азовского моря. Свинцовые волны без устали катились на песчаный берег, подгоняемые уныло свистящим ветром. От одного взгляда на неспокойное море становилось холодно. Казалось, дрожали от ветра ветхие домишки, дрожали и девушки, завернувшись в одеяла, на своих жестких нарах. По оконному стеклу текли печальные струйки дождя. Настроение было скверное. Неожиданно Жуковицкая тряхнула кудрями:
— А ну-ка, девушки, споем!— предложила Мэри.
Кто-то взял в руки гитару. И полетела песня; «Распрягайтэ, хлопци, коней…» Рядом не было никаких коней, невдалеке стояли только наши самолеты. Не было хлопцев: в попку и не пахло мужчинами. Кто-то высказал вслух эту мысль, и она всех рассмешила. Песня снова забилась о тесные стены землянки. Хорошо пели девушки-новички, с удовольствием подпевала им Мэри, Но неожиданно распахнулась дверь и в землянке появилась посыльная из штаба:
— Жуковицкую к командиру полка.
Майор Бершанская и капитан Ракобольская уже ждали в штабе прихода Мэри.
— Сбит самолет Паши Прасоловой. Поезжайте на косу Чушка и постарайтесь что-нибудь выяснить. Может быть, удастся найти Пашу и ее штурмана Клаву Старцеву,— сказали ей.
У Жуковицкой перехватило дыхание:
— Сейчас же поеду. Разрешите идти?
Проголосовав на дороге, Мэри помчалась на попутной машине в сторону Керченского пролива. Вокруг — ни единого клочка ровной земли, все изрыто воронками разрывов. Безрадостная картина: огнем и металлом перепаханная многострадальная таманская земля…
Жуковицкой удалось узнать, что Паша и Клава живы. Штурмана отправили в эвакогоспиталь, а Прасолову Мэри разыскала в землянке санбата. Паша лежала на полу, с головы до ног в бинтах и гипсе. С трудом сдерживая слезы, Мэри наклонилась к Пашиному лицу, на котором застыло угрюмое, страдальческое выражение.
— Изуродована я… А ты сама понимаешь, что это для нас, девчат, значит… Хочу умереть,— прошептала раненая.
Несколько дней Мэри провела без сна у постели Паши. Не знаю, какие слова она говорила, какие пути нашла к сердцу попавшей в беду подруги. Но ей удалось пробудить в Паше жажду жизни, волю к борьбе, утраченную было уверенность в собственных силах.
Паша выздоровела. Девушку спасли не только врачи. Ее спасло еще и дружеское слово боевой подруги.
…День Победы Мэри Жуковицкая отпраздновала вместе со всем полком под Берлином. На груди у гвардии техника-лейтенанта сияли боевые награды, а черные глаза лучились так же ярко, как начищенные до блеска ордена и медали.
После демобилизации Мэри вышла замуж. Скромный парень из батальона аэродромного обслуживания старший сержант Василий Дмитриевич Латышев стал ее мужем. У них растут две дочери, Ирина и Светлана.
…Если вы приедете в Днепропетровск, идите прямо в гостиницу «Центральная». Там вас встретит радушная хозяйка — дежурная Мэри Иосифовна Жуковицкая-Латышева. Она позаботится о вас.
В Днепропетровске живет и брат Мэри, Борис. Они часто вспоминают свою счастливую встречу в сорок втором, погибших и живых друзей, суровые фронтовые дороги.
Мэри по-прежнему все такой же энергичный и сердечный человек. Она — одна из миллионов тех внешне неброских людей, чей незаметный, но необходимый труд лежит в основе наших удач и побед.
К началу войны по некоторым видам вооружений Советский Союз имел превосходство над Германией. К числу вооружений, неизвестных еще Германии, относились реактивные минометы. По нескольким субъективным причинам начало их выпуска задержалось вплоть до первых дней войны. Устройство «Катюш», как вскоре стали именоваться в войсках реактивные минометы, являлось одной из главных военных тайн, и в случае угрозы окружения пусковые установки и боеприпасы требовалось уничтожить любой ценой.
В сентябре 1941 г. в Красной Армии было создано 5 гвардейских минометных полков (до конца года их число утроилось). Тактика их боевого использования часто включала совместные действия с кавалерийскими дивизиями (а документах мы встретим сокращение: КД).
Начальником разведки дивизиона в 4-м гвардейском минометном полку служил Марк Борисович Левит. Он родился в 1915 г. Ростове-на-Дону, был призван в армию в 1936 г. К началу войны служил в Северо-Кавказском округе, в 138-м гаубичном артиллерийском полку большой мощности. Через месяц после начала войны эта часть переведена на Западный фронт.
В 1941 г. Марк Борисович имел звание лейтенанта, в наградном листе от декабря 1841 г. его должность – начальник разведки 1 дивизиона 4 гвардейского минометного полка. Кроме обычного функционала для подобной должности в артиллерийских частях, разведка гвардейских минометных полков обязана была не допустить попадания материальной части в руки врага. Из описания подвига, за который лейтенант Марк Левит был удостоен ордена Красного Знамени (посмертно):
«С 9.12.41 г. по 14.12.41 г. дивизион вместе с 14 КД действовал в тылу противника. Дивизиону неоднократно грозила опасность — окружение. 12.12.41 г. в районе Верхняя Любовша ночью было нападение на дивизион. Тов. Левит под ураганным огнем выходил вперед, разведывал силы противника, устанавливал его огневые точки. Лично уничтожил не один десяток фашистов. Рассттеливая в упор фашистских захватчиков, обеспечивал отход 14 КД и вывод материальной части своего дивизиона несмотря на сильный минометный и ружейный огонь противника.
Пал смертью храбрых на боевом посту.
Достоин присвоения к высшей правительственной награде ордену Красное Знамя.
16.12.1941 г.»
Похоронен в селе Кривец Орловской области.
Извещение о гибели воина было направлено в Ростов-на-Дону его матери, Биме Марковне Левит.
Создавать страницы биографий воинов дивизий народного ополчения всегда сложно. Крайне редко можно собрать о них хоть какие-то сведения.
Обычно есть строка в документах записи добровольцев в те дивизии. Реже встречаются справки, которые выписывались для того, чтобы родственники, оставаясь в тылу, могли предъявить такой документ в домоуправлении.
Абсолютное большинство ополченцев погибло, причем в течение первых месяцев. Погибло при таких обстоятельствах, когда документ о потерях содержал, как правило, лишь фразу «Пропал без вести». И тогда остаются неизвестными не только обстоятельства гибели, но и место, и дата…
Лишь в немногих случаях мы можем увидеть лица воинов ополчения – если удается найти их семьи. И если довоенная фотокарточка, пережив повороты судьбы на протяжении восьми десятилетий, хранится ныне у потомков.
Именно такой случай представился нам, когда собирали материалы по военной судьбе семьи поэта и фронтового корреспондента Евгения Долматовского. Его родственники по материнской линии носили фамилию Ингал. И сам поэт, и его мама, Адель Ингал, были родом из Ростова-на-Дону. В материалах Чрезвычайной государственной комиссии содержится описание того, как одного из членов этой семьи, известного врача-терапевта Моисея Ингала при аресте в августе 1942 г. оккупанты запихивали в машину. Для большинства евреев г. Ростова жизнь оборвалась 11-12 августа 1942 г. в Змиевской балке.
Шанс пережить войну был лишь у тех евреев Ростова-на-Дону, кто уехал из города в довоенное время или в период накануне оккупации. Но – лишь только шанс.
Адель Ингал вместе с мужем, а также с сыном, поэтом Евгением Долматовским, в 20-е годы поселилась в Москве. Там же, в Москве, жила семья Бориса Ароновича Ингала, с чьим внуком нам удалось установить связь в ходе поисков. Борис Ингал жил в Москве вместе с супругой, работал инженером-экономистом в организации Союзгипроторг (полное название: Всесоюзный государственный институт по проектированию предприятий торговли и общественного питания). Выяснить это удалось благодаря тому, что в архиве военкомата сохранилась справка, выписанная в августе 1941 г. для семьи Бориса. Указана там и дата вступления в народное ополчение: 6 июля 1941 г.
Судя по карточке, сохранившейся в документах Ростокинского военкомата г. Москвы, семья Бориса Ингала проживала по адресу ул. Чехова, д. 14.
Ныне на карте Москвы нет такого адреса. Имя Чехова в период войны, в 1944 г., было присвоено Малой Дмитровке, а сейчас эта улица в самом центре города носит первоначальное название. Ростокинский военкомат формировал 13-ю дивизию народного ополчения. Запись добровольцев в такие дивизии производилась в основном по «производственному» принципу. Учитывая дату – начало июля – можно констатировать, что Борис Ингал оказался среди первых добровольцев. Вначале дивизия дислоцировалась во втором эшелоне, в районе Волоколамска, где в августе участвовала в сооружении оборонительных укреплений, а в конце сентября, с приближением немцев к Москве, заняла оборону в районе Вязьмы, подчиняясь 19-й армии генерала Лукина. 29 сентября она была переведена в ранг регулярных частей РККА и стала именоваться 140-й гвардейской. Уровень боеспособности ее был ограничен и особенностями кадрового состава, и нехваткой вооружений. Из описания боевого пути дивизии: «Дивизия имела слабое вооружение, возрастной состав основной массы красноармейцев (более 60% были старше 50 лет). Как командный так и рядовой состав не были обстреляны в боях и не имели боевого опыта. Артиллерия дивизии насчитывала всего несколько пушек «Бофорс» (трофеи 1939г.) и 4 гаубицы образца 1938г. В конце сентября дивизия занимала подготовленный ею рубеж обороны по реке Вязьма Хожаево, Артемово, Бекасово, Щелканово».
Воспоминания комиссара воинской части, одному из немногих военнослужащих, кому довелось выжить, имеют название «99 дней жизни 13-й Ростокинской дивизии народного ополчения».
Дивизия вступила в бой 2 октября 1941 г. 6 октября немецкие войска захватили Вязьму, в котле оказались четыре советские армии. Вырваться из кольца удалось лишь небольшой части военнослужащих.
140-я стрелковая дивизия понесла невосполнимые потери, и в том же месяце воинскую часть пришлось формировать заново. В документах по учету потерь, составленном в 1946 г., имеется запись:
Но с учетом истории боевого пути дивизии можно предположить, что скорее всего Борис Ингал погиб не в сентябре, а в начале октября 1941 г., когда было потеряно 95% личного состава бывшей 13-й дивизии народного ополчения. Общие потери советских войск в районе Вязьмы составляли около 1 миллиона человек убитыми, раненными, пропавшими без вести и оказавшимися в плену. Из четырех генералов-командующих армиями один погиб, трое попали в плен. Это была одна из самых масштабных катастроф в период Второй мировой войны, размеры ее существенно превосходили потери, понесенные немецкими войсками в Сталинградской битве.
Одним из рядовых бойцов, пропавших без вести в Вяземском котле, был Борис Ингал.
Поиски воина велись несколько лет. В архиве Министерства обороны сохранилась докладная записка, составленная в военкомате Краснодара — там, где проживала в годы войны мать Бориса Ингала. Сотрудник военкомата в 1946 г. написал в Управление по учету потерь, что лично беседовал с Августиной Ореловной Ингал, которую он в служебном документе назвал «болезненной старухой 85 лет» (в данном случае это определение могло быть в т.ч. и аргументом о необходимости оказания материальной помощи).
В документе сообщается, что мать получала письма от сына, названы даты двух писем — от 1 и от 26 сентября 1941 г. Текст одного письма сотрудник переписал и копию приложил к служебной переписке. (см. прикрепленные документы).
По представленным документам можно определить, как появилась в военной документации предполагаемая дата гибели — это виза, поставленная рукописным образом в верхнем левом углу докладной записки: «Учесть проп. безвести сент. 41». Имела место ошибка, т.к. весь текст записки свидетельствует, что воин пропал без вести в начале октября 1941 г.
Поиск материалов по судьбе Бориса Ароновича Ингала будет продолжен.
Григорий Исаакович Боцан родился в 1905 г. в Нижнем Новгороде.
В армию призван в июле 1941 г. Дарьинским РВК Таким образом, можно установить что в начале войны он находился в Самаркандской области Узбекистана.
В одном из списков о выбытии военнослужащих из воинских частей отмечено, что красноармеец Григорий Боцан 22 марта 1942 г. выбыл из личного состава 5-го конного депо (так назывались воинские части, занимавшиеся содержанием и уходом за лошадьми, упряжью…) Причина выбытия – осужден.
Этот приговор был вынесен Военным трибуналом войск НКВД по охране тыла Южного фронта.
В списке осужденных – 102 красноармейца. Около 90% приговоров – к высшей мере наказания с конфискацией личного имущества (на самом деле, конечно, никакого ценного личного имущества у красноармейцев быть не могло). Среди оставшихся – есть приговоры к исправительно-трудовым лагерям без поражения в правах, и (меньшинство) – с поражением в правах.
Боцан в числе немногих получил приговор «Лишение свободы в ИТЛ на 10 лет с поражением в правах». Основанием являлась 29 ст. Уголовного кодекса, в которую входило обвинение в измене Родине. Эта статья применялась сотрудниками НКВД необычайно широко и часто карала невиновных людей.
В наградном листе на автоматчика роты автоматчиков 699 стрелкового полка 248 стрелковой дивизии Григория Боцана сообщается, что он участвует в Отечественной войне с октября 1944 г., на 1-м Белорусском фронте.
Из описания подвига, за который воин был удостоен ордена Славы III степени:
«В уличных боях в центральной части города Берлин 29 апреля 1945 года проявил мужество, отвагу и боевое мастерство.
Участвуя в уничтожении окруженной группы автоматчиков противника тов Боцан в рукопашной схватке прикладом и огнем своего автомата уничтожил 11 немецких солдат, захватил исправный вражеский пулемет и взял в плен 3 солдат противника.
Своим личным примером смелости и мужества способствовал успешным боевым действиям наших подразделений.
Михаил Ильич Черновицкий родился в 1913 г. в Кременчуге (Полтавская обл.)
В армию был призван в Харькове в ноябре 1939 г. (по другим источникам — в Томске). В его воинских документах отмечено: «В Отечественной войне – с 22 июня 1941 г.» В другом документе сообщается, что с 25 июня 1941 г. Михаил воевал на Калининском фронте.
Документы, представленные в онлайн-архиве Министерства обороны, позволяют более подробно проследить его путь начиная с 1943 г. В наградном листе представления к медали «За боевые заслуги» звание Михаила Черновицкого – лейтенант, должность – Командир метео-взвода батареи командующего артиллерией 23 гвардейского стрелкового корпуса. Документ подписан 19 июля 1943 г. В тот период корпус входил в состав 6-й гвардейской армии и принимал непосредственное участие в боях на южном фланге Курской битвы.
Из описания личного боевого подвига и заслуг:
Михаил Черновицкий был представлен к этому награждению в июле 1943 г., в разгар Курской битвы. С начала августа 1943 г. 23-й стрелковый корпус участвовал в Белгородско-Харьковской операции. Действия лейтенанта Черновицкого в том сражении описаны в другом наградном листе, заполненном в декабре 1943 г. Отражая предыдущие боевые заслуги воина, документ сообщает:
«В ожесточенных боях в августе м-це 1943 г. в р-не Колонтаево Харьковской области батарея под его командованием сожгла три вражеских танка».
В ходе тех боев 6-я гвардейская армия освободила Белгород и Харьков, а осенью 1943 г. была переправлена на Прибалтийский фронт (впоследствии – 2-й Прибалтийский) и заняла позиции северо-западнее города Невель.
Этот город также упомянут в наградном листе, составленном в конце 1943 г. В этот период лейтенант Черновицкий командовал противотанковой батареей 60-го отдельного истребительного противотанкового дивизиона 51-й гвардейской стрелковой дивизии 23 гвардейского стрелкового корпуса.
«В районе города Невель батарея, которой командует тов. Черновицкий, расчищая путь наступающей пехоте, сожгла один танк противника, подавила три огневые точки врага, давал возможность нашей пехоте продвигаться вперед.
В боях в районе оз. Усвоя тов Черновицкий, умело маневрируя своей батареей, подавляя огневые точки врага, давал возможность нашей пехоте продвигаться вперед.
Своими личными подвигами увлекал бойцов на отличное выполнение боевых задач.
22.12.1943 года, став за наводчика, тов. Черновицкий разбил два ДЗОТа противника, которые мешали продвижению нашей пехоте.
23.12.43 г. при выдвижении батареи на новые огневые позиции тов. Черновицкий был тяжело ранен.
Достоин правительственной награды – орден «Отечественная война» I степени».
Имя Михаила Черновицкого отражено в списках выбытия из части по причине ранения 23 декабря 1943 г. После излечения в госпитале офицер продолжил боевой путь в 542-м пушечно-артиллерийском полку, вместе с которым заканчивал войну на 2 и 3 Белорусском фронте в составе 50-й армии. Демобилизовался в марте 1946 г. в звании старшего лейтенанта в Новосибирском военном округе.
Командир противотанковой батареи 60-го отдельного истребительного противотанкового дивизиона 51-й гвардейской стрелковой дивизии 23 гвардейского стрелкового корпуса.
Борис Трахтенбройт родился в 1921 г. в Ростове-на-Дону.
Среди его военных документов в онлайн-архиве «Память народа» представлена Учетно-послужная картотека. Такой документ встречается нечасто среди выложенных в онлайн-архиве. Но именно в такой картотеке можно узнать подробности о жизни военнослужащего, в т.ч. и до призыва в армию. В данном случае мы видим, что семья Трахтенбройта переехала в Москву. Юноша закончил там школу №277, с высоким по тем временам образованием 10 классов в 1939 г. был призван в РККА. В документах также отмечено, что призывник был холост, не имел гражданской специальности, что вполне согласуется с его возрастом.
Составлен документ весьма дотошно, ряд позиций можно было бы и опустить, но они аккуратно заполнены: нет ученой степени и ученого звания. В старой армии не учился (это о юноше, родившемся уже после гражданской войны).
Еще одна позиция вполне отражает дух времени: «В троцкистской, правой оппозициях, других антипартийных группах не состоял».
Воинскую службу Борис начинал в Московском прожекторном полку, затем был направлен в Московское военно-инженерное училище. 26 мая 1941 г., за несколько недель до начала войны, он закончил Черниговское военно-инженерное училище и, получив звание лейтенанта, был направлен в войска.
Следующий этап его военной биографии отражен рукописной записью в учетно-послужной картотеке:
«В сентябре 1941 г. в составе 58-й с.д. бывшего Ю.-З. фронта попал в окружение противника вместе с частью. Из окружения на территории фронта не выходил. Часть расформирована. Сведений на него никаких не поступало. Считать без вести пропавшим (по факту)».
Отражена эта история и в донесении о безвозвратных потерях, но там имеется более поздняя приписка, что дальнейшая судьба воина все же установлена: он воевал в составе партизанского отряда. Это был партизанский отряд под командованием ст. лейтенанта Куликова. Офицер-танкист создал это боевое подразделение в основном из военнослужащих, оказавшихся на оккупированных территориях. Отряд был небольшим, но действовал эффективно, наносил большой урон немецким частям в Брянской и Орловской области. Он базировался в лесном массиве, расположенном между районными центрами Дятьково и Жуковка, подчинялся Западному штабу партизанского движения.
В марте 1942 года по приказу командующего Западным фронтом генерала армии Г. К. Жукова в Дятьковский район был послан хорошо экипированный отряд особого назначения из бойцов Красной Армии численностью 292 человека. Его командир Г.И. Орлов докладывал в штаб фронта:
«Согласно Вашему приказу Отряд особого назначения Запфронта в количестве 292 человека в марте месяце вышел на выполнение боевой задачи в тылу противника в Дятьковский район. В ночь с 3 на 4 апреля перешли линию фронта. По прибытии в Дятьково мы получили Ваш приказ подчинить себе военные отряды Дятьковского района (Куликова, Лосева и Орешкина) и оперативно подчинить партизанские отряды»
Партизанские отряды из военнослужащих, оказавшихся в окружении, были очень боеспособны. Получив подкрепление, они даже смогли выбить немцев из районного центра Дятьково, освободить соседние территории. Так в Брянской области образовался первый партизанский край, где была восстановлена Советская власть. Район удерживался партизанами до июня 1942 г. В мае 1942 г. в Дятьково побывал корреспондент «Правды». Его статья в газете не могла содержать упоминания географических ориентиров:
«Фашисты хозяйничали тут 4 месяца. Потом пришли партизаны и с треском вышибли их из города. В городе была восстановлена Советская власть. По понятным причинам мы не можем назвать настоящего имени города. В уличных боях партизан с фашистскими бандами город получил боевое крещение. Мостовые улиц обильно политы партизанской крови, назовем этот город — «Партизанск».
Последний воинский документ, описывающий боевой путь Бориса Трахтенбройта — это наградной лист представления к высокому ордену — Красное Знамя. Вид этого документа несколько необычен, это разлинованный по форме лист, а не печатный формуляр. Так выглядят нередко наградные документы на участников партизанского движения.
В данном случае в документе указан статус награждения: Посмертно.
Можно оценить, как пришелся «ко двору» в партизанском отряде лейтенант со специальностью сапера. В наградном указана его должность в отряде: Командир диверсионной группы.
«В отряде тов. Трахтенбройт состоит с 6 января 1942 г., участвовал в общеотрядных операциях, а также имел самостоятельные операции по уничтожению мостов. Лично тов. Трахтенбройт под огнем противника сжег мост на большаке… Лично имеет на счету 3 эшелона пущенных под откос.
Дважды минировал большак Жиздра-Брянск, в результате чего было взорвано 2 машины с 20 фашистами и одна повозка с 3 немцами.
Храбро и смело действовал в бою под Бытошем, руководил большим взводом.
2.6.1942 погиб в бою…».
Наградной лист подписан командиром отряда особого назначения, а затем начальником штаба и командиром сводной партизанской бригады Г.И. Орловым, за голову которого оккупационные власти обещали до 100 тысяч рейхсмарок.
Командира партизанского отряда, в котором сражался и погиб Борис Трахтенбройт, ждала трагическая судьба. В одном из боев в 1943 г. отряд понес огромные потери. Командир отряда ст. лейтенант Николай Куликов, также награжденный в 1942 г. орденом Красного Знамени, был ранен и захвачен в плен, допрашивался немцами. Непростая история.
Партизанская бригада под командованием Григория Орлова внесла неоценимый вклад в борьбу с врагом, взорвала десятки мостов, пустила под откос несколько десятков эшелонов. Участвовала она и в операции «Рельсовая война», уничтожила 6 эшелонов, двигавшихся в направлении Курской дуги.
Копанский Борис Зисович родился в 1924 г. Молдавии, в городке Каушаны. До революции это было местечко на территории Бендерского уезда Бессарабской губернии. В конце 19 века евреи составляли в нем 45% численности населения, но после погромов начала ХХ века эта доля сокращалась.
Борис Копанский был призван в армию по достижении 18 лет, в мае 1942 г. Он храбро воевал, в документах 1944 г. отмечено, что у него 2 ранения.
Но при этом во всех наградных листах (а их два) в графе «национальность» указано «молдаван».
С учетом места рождения воина, можно было предположить, что под этой записью скрывается истинная национальная принадлежность. Сомнение вызывало и необычное отчество – Зисович.
Из текста Наградного листа медали «За отвагу»:
«Автоматчика роты автоматчиков, рядового Копанского Бориса Зисовича, за то что он в бою в ночь с 19 на 20 августа 1944 г., действуя в составе группы прорыва кольца окружения, смело поднялся в атаку и огнем из автомата убил 5 гитлеровцев»
Поскольку никаких других, кроме наградных листов, документов об этом воине не сохранилось, единственный путь иден-тификации предполагал изучение материалов о других носителях этой фамилии, родившихся в том же регионе. Метод этот не всегда приносит результат, но часто все же приносит.
Так было и на этот раз. В онлайн-архиве оказались документы многих Копанских из этих мест: Михаил Абрамович, Яков Абрамович, Мендель Янкелевич, Вольф Яковлевич… Есть там и документы Копанского Иосифа Зусовича, родившегося в том же местечке, и в его документах на медаль «За боевые заслуги» указана национальность «еврей». Эту медаль воин получил за участие в боях под Сталинградом, где он был ранен.
Иосиф родился на несколько лет раньше, в 1921 г., и скорее всего, он был старшим братом Бориса. Сравнение документов также открыло тайну странного отчества: отца братьев Копанских звали Зусь.
Таким образом, младшего брата, Бориса, можно уверенно отнести к числу воинов-евреев, в том числе тех, кто был удостоен ордена Славы III степени.
Из наградного листа:
«За то, что в бою 12 сентября 1944 г. в районе Ланкучи Латвийской ССР, скрытно подобрался к одному из домов, в котором засела засада, и уничтожил станковый пулемет вместе с расчетом противника».
Наум Бибергал родился в 1908 г. в украинском городе Кривой Рог. В армию был призван 31 декабря 1942 г. в г. Сальск Ростовской области. В это время территорию Ростовской области освобождали советские войска. Наум попал на службу в одну из воевавших в этом регионе армий — в 51-ю. Ее боевой путь включал в себя тяжелейшие многомесячные бои на реке Миус весной и летом 1943 г., (в августе 1943 г. Наум был ранен), форсирование залива Сиваш в ноябре 1943 г., бои за Крым в апреле-мае 1944 г., затем — поход к Балтийскому морю.
Первой награды — ордена Славы III степени — Наум Бибергал был удостоен осенью 1944 г. во время боев в Прибалтике, когда в звании старшины командовал орудийным расчетом. В документе отмечается, что в нескольких боях орудийный расчет вступал в бой с ближней дистанции, действуя прямой наводкой и уничтожая множество солдат противника.
Из описания боевых заслуг при награждении орденом Славы III степени:
Ордена Славы II степени Наум Соломонович был удостоен за бои в Прибалтике в конце января 1945 г. А описании подвига, наряду с умелыми командными действиями, отмечается и личное мужество старшины Бибергала:
«Действуя в одной из батарей дивизиона, старшина Бибергал 27 января 1945 года при отражении контратаки противника в районе высоты 42.9 заменил убитого командира орудия и корректируя огнем орудия подбил и сжег 2 немецких танка».
Последняя из представленных в онлайн-архиве записей сообщает, что старшина Бибергал в конце июня 1945 г. проходил военно-пересыльный пункт после возвращения из госпиталя. Это означает, что на завершающем этапе боев Наум Соломонович был ранен, но — встретил Победу.
