ВЕК-ВОЛКОДАВ
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей.
Этот образ не раз приходил на ум, когда довелось писать статью о великой личности нашего времени – ученом, педагоге, воине Викторе Залгаллере. Понятие века в том случае было не метафорой. Виктор Абрамович, ушедший из жизни в Израиле в октябре 2020 г, действительно прожил целый век, ровно 100 лет. В его мемуарах «БЫТ ВОЙНЫ» мы видим, с какой жестокостью столкнулся вчерашний студент-доброволец. В этих описаниях люди разлетаются в клочья от попадания картечи. Оттаевшие после зимы тела спустя несколько месяцев вытаскивают с простреливаемого поля веревками и крюками. Когда перешагивают через раненного в окопе, надо наступить на живот, а не на его раздробленную ногу. Из радиопереговоров: «- Тут двое сдаются. — Некогда, дави. И я слышу, как дышит водитель танка, убивая людей».
Но прошедший через такие испытания человек, как и надеялся Мандельштам, не ожесточился, не превратился в волка, а остался человеком, в самом высоком смысле этого слова.
В публикациях о Викторе Залгаллере упоминают кратко, по одной строчке, и о судьбе членов его СЕМЬИ – отце, матери, брате. Вместе с этими людьми будущий ученый начинал свой путь через век-волкодав, неизбежно теряя их по дороге. Известно о них немного, но попробуем присмотреться – как судьба родных Виктора Абрамовича воплотила в себе участь этого поколения.
Как известно, времена не выбирают, в них живут и умирают. Члены семьи Залгаллер жили и умирали в суровое время.
Из Википедии: «Родители — технический снабженец Абрам Леонтьевич Залгаллер (репрессирован) и адвокат Татьяна Марковна Шабад».
Что стоит за этими скупыми строчками?
ОТЕЦ.
Мне не удалось обнаружить, в каком году был арестован Абрам Залгаллер, не нашел его в базе данных жертв ГУЛАГа. Пишут везде, что попал в Воркутинские лагеря по 58-й статье и провел там 16 лет. Но обнаружил упоминание о нем в мемуарах сидевшего в тех лагерях Владимира Зубчанинова «Увиденное и пережитое». М.1995, с.122:
«С верхней полки соскочил технический снабженец Абрам Леонтьевич Залгаллер и закричал:
— Вы все успели позабыть! Что — завтра?
Все уставились на него, ожидая какой-нибудь хохмы. Залгаллер был подвижный чернобровый старик с выразительным носатым лицом, выдумщик и затейник. Он давно отбыл срок, но так как домой его не пускали, он продолжал жить на Воркуте бездомной холостяцкой жизнью. Он объявил:
— Завтра Новый год! Куров усмехнулся:
— Ну, и что предлагаешь? Напиться?!……
В 12 часов спирт разлили по кружкам. Залгаллер произнес тост:
— С Новым годом, товарищи! За победу!
Все встали и, задохнувшись, а многие и закашлявшись, выпили горючую жидкость. Отдышавшись и закусив, опять наполнили кружки. Один из новых инженеров сказал:
— Выпьем, чтобы всем в Новом году полегчало! Мы переглянулись, молча чокнулись и, обжигая горло и желудок, выпили. Этот инженер оказался очень музыкальным. После двух порций спирта он вполголоса потихоньку запел:
«Темная ночь…»
В душе у всех песня заставила дрожать какую-то струну. Чувство бездомности и оторванности от близких, которое, хотя и по разным причинам, было у всех, отозвалось на песню. Почти все вполголоса, потихоньку подхватили ее:
«Темная ночь
Разделяет, любимая, нас…»
Как бы только для себя несколько приглушенных голосов пропело последний куплет:
«Ты меня ждешь
И у детской кроватки не спишь.
А поэтому знаю, со мной ничего не случится».
Никому больше не хотелось ни пить, ни говорить».
Разбираясь в тексте этих мемуаров как историк, вижу в них некоторые противоречия, нестыковку дат. Либо это не 1.1.42, либо другая песня. Но главное здесь – понять, а скорее даже почувствовать, что хотел сказать, выразить их автор. «Чувство бездомности и оторванности от близких»
58-я статья… Что это было? Карающий меч? Кастет бандита? Орудие палача, которым век-волкодав отрывал достойных, но беззащитных перед государством людей, отрывал от родных, от жён, от детских кроваток – и кидал в пучину лагерного быта. Это в лучше случае.
А о том, какие еще бывают случаи, прекрасно знала жена Залгаллера.
МАТЬ.
Татьяна Марковна Шабад-Залгаллер происходила из зажиточной и интеллигентной семьи Шабад. Братом ее отца был Цемах Иоселевич Шабад – известный деятель еврейского движения, основатель сети еврейских школ, замечательный врач, прототип доктора Айболита у Чуковского. Дочерью другого из братьев была Роза Шабад-Гавронская, погибшая в 1943 г. в Виленском гетто, вместе с детьми сиротского приюта. А у Татьяны жизнь складывалась благополучно. Отмечают, что в советское время она была адвокатом, писала научные работы по юриспруденции. В картотеке «Ленинки» видим упоминание брошюры: Шабад-Залгаллер Татьяна Марковна. Права трудящейся женщины в браке и при разводе (В городе и деревне) (Библиотечка журнала «Работница и крестьянка»)/ Ленинград, 1929.
Но есть и более близкий к описываемой эпохе материал, и связан он с той самой 58-й статьей. Свою попытку защиты обвиняемых по этой статье адвокат тридцать лет спустя описала в тексте, который не был, конечно, предназначен для публикации в советское время. Но через много лет записи нашел сын, Виктор Залгаллер, и благодаря этому мы можем заглянуть в «кухню» «правосудия» 30-х.
«В конце 1937 года ко мне в консультацию явились две молодые женщины. Одна из них — эффектная, очень привлекательная, оказалась сестрой, а вторая — миловидная, но совсем подавленного вида — женой арестованного в Ленинграде и отправленного в Мурманск Иовского, работника Ленинградского промбанка. Был арестован начальник Мурманторга В.И.Яковлев, старый большевик, участник гражданской войны, и шесть его помощников — начальники отделов и контор».
Адвокат пишет: «Знакомясь с показаниями обвиняемых за время предварительного следствия, я была крайне удивлена, что все семь в начале следствия отрицали свою вину. А затем посыпались признания, часто вплоть до собственноручно написанных, где все обвиняемые в совершенно одинаковых выражениях сообщали, как они «организовывали» развал Мурманторга с целью вредительства в области советской торговли.
Свидание с Иовским было предоставлено в коридоре у выхода в присутствии надзирателя тюрьмы. Я увидела иссиня-бледного человека средних лет, исхудавшего, без зубов, согнутого в пояснице. Стульев не было, и я видела, что ему трудно стоять.
— Что с вами, вы больны? — спросила я.
На меня измученно и укоризненно поднялись глаза Иовского».
Встречаясь затем с другими обвиняемыми, Татьяна Марковна отмечала общую деталь: у всех подследственных были выбиты передние зубы.
Есть в тексте этих «Записок в стол» и конкретные подробности разговоров с участниками «дела», пересказывать которые нелегко, дабы не подвергнуться обвинению за невольно проводимые параллели.
«Зачитывались эти «признания», написанные одинаково — слово в слово — каждым подсудимым. Но стоило кому-нибудь из подсудимых заикнуться о методах, которыми добивались следователи этих показаний, как председательствующая и прокурор, сдвигая брови, грозно предупреждали:
— Имейте в виду — за клевету на государственные органы следствия вы будете отвечать, как за контрреволюционную агитацию.
И подзащитные проглатывали языки».
Судя по всему, некоторые из обвиняемых были евреями. Вот беседа с одним из них:
«Как-то в один из мучительных дней процесса я обратилась в перерыве к подсудимому Пинхенсону, начальнику стройконторы, широкоплечему крепышу средних лет, общее сложение которого противоречило его худобе и бледности.
— Объясните мне, — сказала я, — почему вы, который кажетесь самым сильным из ваших товарищей по несчастью, почему вы, как и другие, подписали признание в вине, которую сейчас категорически отрицаете?
Он ответил очень тихо:
— Если вы заметили, я позднее всех признал свою вину. Мучения, причиненные мне, я долго переносил не сдаваясь. Но меня доконали: вывели на лестницу, раздели догола и на морозе около 30 градусов облили ведром воды. На мне мгновенно образовалась ледяная корка. Это было невыносимо мучительно, я попросил пощады и подписал, что от меня требовали… Могу ли я это рассказать здесь? Ведь мне не поверят, скажут, что я клевещу, как враг народа, на органы, которые защищают революцию от ее врагов.
Я замолчала. Он был прав…»
Напомним: эти события происходили в то самое время, когда муж адвоката находился в лагерях, столь же нелепо приговоренный по политической 58-й статье.
Но кое в чем семье Залгаллер повезло. Несмотря на арест отца, остальных членов семьи не тронули. Его жена продолжала работать, а сыновья в Ленинграде поступили в институты. Это были талантливые сыновья… Виктор учился на математико-механическом факультете ЛГУ, а его старший брат, Леонид – на архитектурном факультете Инженерно-строительного института.
СТАРШИЙ БРАТ…
В 1941 Леонид перешел на V курс. Вместе с другими студентами ушел на фронт. Документов о его службе почти не осталось – лишь пара выписок из справок о безвозвратных потерях.
В мемуарах Виктора Абрамовича кратко упоминаются два брата, двоюродный и родной:
«Убит мой двоюродный брат Вилли Залгаллер. Он был певцом в джазе. Я был далек с ним, редко виделся. И огрызнулся в письме. А он погиб, возвращаясь из разведки, не увидев свою новорожденную дочь Олю. Теперь я ее иногда вижу. Огрызнулся я в письме и на брата Люсю, не стоя сам его».
В документах военных архивов не видим Вилли, но это домашнее еврейское имя. Вероятно, в измененном виде его имя-отчество выглядели так, как у бойца, упомянутого в этом документе о потерях: «Залгаллер Виктор Христофорович. Красноармеец. Призван в Ленинграде. Убит 18.1.1942. Где похоронен: Не указано».
А упомянутый в мемуарах брата Люся – это домашнее имя Леонида.
На фронте он стал лейтенантом, служил в 120-мм минометной батарее 1002 стрелкового полка 305-й дивизии.
В процессе поиска имя Леонида удалось обнаружить в мемуарах одного из ветеранов 305-й дивизии, Александра Доброва (1923-2010): «Командиром взвода управления был старший лейтенант Леонид Абрамович Залгаллер из Ленинграда. До войны он был студентом архитектурного института. Он любил поэзию, знал много стихов, прекрасно и с большой охотой их читал. Выполненные им панорамы местности вызывали у нас восхищение. Своей культурой и эрудицией он притягивал к себе людей.» («305-я дивизия 1-го формирования в боях под Новгородом. 1941-1942»)
В начале 1942 г. 305-я дивизия в составе 52-й армии участвовала в тяжелейших кровопролитных боях у деревни Мясной Бор в Новгородской области, где советское командование безуспешно пыталось деблокировать окруженную 2-ю ударную армию, накануне вклинившуюся в расположение немцев. Ставка то создавала Волховский фронт, то ликвидировала его, то снова создавала, понимая ошибочность действий.
Бои у Мясного Бора продолжались полгода. Ширина простреливаемого коридора к окруженной группировке сокращалась до 300 метров. В июне коридор был окончательно ликвидирован немецкими и испанскими войсками, и после этого 2-я ударная армия (в последний момент, в конце апреля 1942 командующим назначен генерал-лейтенант Власов), оставшаяся без еды и боеприпасов, была обречена на уничтожение. За время боев в районе Мясного Бора погибли десятки тысяч советских солдат (В некоторых изданиях — еще более страшные цифры). Это место получило название ДОЛИНА СМЕРТИ.
Одним из погибших здесь воинов был лейтенант Леонид Абрамович Залгаллер.
Их мемуаров его сослуживца:
«В конце декабря 1941 или начале января 1942 года в наш дивизион прибыли три студента из Свердловска, окончившие кратковременные курсы. Затем прибыл
четвёртый – Залгаллер Леонид Абрамович – студент Ленинградского архитектурного института…Их судьба – все они были пленены. Л.А. Залгаллера (он был очень похож на Я. Свердлова) немцы расстреляли как еврея».
Век-волкодав сжимал свои объятья…
